Как Елена Владимировна спасала отца. Источник

Воспоминания А.Л. Яворского, первого директора заповедника "Столбы"

Отметим, что в этой статье упоминается Елена Владимировна Крутовская, мама четырнадцатилетней в 1938 году Елены Александровны

"Однажды на Столбах в осенний долгий вечер я засиделся с моими гостеприимными хозяевами матерью и дочерью Крутовскими. Разговор зашел о прошлом и как-то невольно перешел с общего на частное, затронув семью Крутовских. В связи с этим я задал Елене Владимировне вопрос о ее отце Владимире Михайловиче. Меня интересовало его последнее время, когда он на большом склоне лет был посажен в тюрьму и там помер. Перед тем как ответить мне, Елена Владимировна свернула новую папироску и затянувшись, долго смотрела куда-то в угол комнаты как бы вспоминая то, о чем мне надо было ответить. Потом поправив что-то из посуды с каким-то варевом на разгоряченной плите, не торопясь стала мне отвечать на мой вопрос. Ответ не был лаконичным и настолько заинтересовал меня, что я не прерывал рассказчицу дополнительными вопросами и слушал до конца, а она все вспоминала, как текли события и старалась передать их с мельчайшими подробностями. А рассказала она следующее: 

 Когда посадили папу и я увидела, что здесь на месте ждать хорошего нечего, то я решила ехать в Москву к самому Сталину. Еще в Красноярске я написала на его имя прошение, в котором изложила обстоятельства, при которых был арестован отец, а это произошло после обыска и хотя ничего существенного при обыске не нашли, отца все же арестовали и препроводили в тюрьму. Написала я так же, что, когда Владимир Ильич Ленин пришел к власти у моего отца была особая охранная, данная видимо за содействие Ленину в прошлом со стороны отца. Вот с такой бумажкой я и приехала в Москву.

Но как в таком большом городе найти Сталина, да ведь к нему и не пустят. Надо было идти каким-то другим путем и прежде всего посоветоваться со знающими общее положение людьми. Я знала, что в Москве проживает престарелый коммунист Феликс Кон, некогда бывавший в ссылке в Сибири. Бывал он и в Красноярске и не раз посещал нас на конце улицы Гостинской в нашем доме. С отцом они были даже в приятельских отношениях. Отыскав по справке квартиру Кона, я пришла к нему и изложила ему мою просьбу. Кон выслушал меня, пожал плечами и, разведя руки в стороны, произнес: .Да! Положение плохое. Но что же поделаешь, когда сам Сталин издал приказ об новой бдительности и новых репрессиях. У кого же поднимется голос против. Я право не знаю, как вам помочь. Просто не знаю как. И убедить его - это дело невозможное. Нет не знаю!. Я видела, что он и рад бы помочь, да действительно положение таково, что его можно охарактеризовать одним только словом безвыходно.

Мы долго сидели молча друг против друга, и каждый из нас мучился своими муками в этом, казалось, общем деле. .Но как же мне быть?.. уже отчаиваясь, спросила я Кона. Он снова развел руками и повторил: "Сам! Понимаете, сам издал приказ!" Тогда я решила уйти и стала прощаться. Кон посмотрел как-то по-особому на меня и как бы что-то додумывая сказал: .А знаете, давайте попытаемся вот что сделать! Садитесь и слушайте внимательно: Вы пойдите на такую-то улицу, там вы увидите такое-то здание, около подъезда которого ходит с винтовкой часовой. Вот вы прямо идите на него. Когда вы подойдете совсем близко, он повернется к вам и возьмет винтовку наперевес как бы загораживая вам ход штыком. Вы не бойтесь, отстраните винтовку, ладонью отведя штык в сторону, и проходите в двери, а там увидите в вестибюле много окошечек, в которых находятся секретари Сталина, и если вам удастся, подайте ваше заявление. Ах если бы вам это удалось это, пожалуй, единственное возможное решение вашей задачи..

Я слушала Кона и не верила в эту наконец-то открывавшуюся возможность. Я поблагодарила Кона за совет и ушла. Теперь предстояло найти улицу, дом, часового и проделать всю эту казалось бы не сложную процедуру. А вдруг этот пароль с отведением винтовки уже отменен и придумано, что-то другое. Ну будь что будет, и я двинулась в путь. Все пошло, как по нотам: была найдена улица, дом, часовой и я смело пошла на него. Часовой, видя мой решительный шаг, насторожился и при моем приближении взял винтовку наперевес. Я, не глядя на него, отстранила ладонью штык и пошла к дверям. Часовой посмотрел мне вслед, и поворачиваясь у дверей к нему лицом, я видела, как оно расплылось у него в улыбке.

Я вошла в дверь и попала в довольно значительный вестибюль. Никаких надписей нигде не было. По обе стороны вестибюля целые ряды окон, как будто в них сидят кассиры. Я обошла все окошки и в каждое заглянула. В просветах этих окон я увидела разных по возрасту людей и, как мне показалось, с разными характерами. Кому же подать свое прошение? Еще один обход, и мой взгляд остановился на молодом человеке, я пригляделась к нему. Пожалуй я отдам прошение ему, подсказало мне какое-то внутреннее чувство. Я протянула бумагу в окно, и ее приняли, и молодой человек стал внимательно ее читать. Я стояла и ждала. "Как хорошо, что вы успели подать ваше прошение, - сказал мне молодой человек -. Через полчаса Товарищ Сталин будет читать ваше прошение и, как его понимаю я, ответ товарища Сталина будет вполне благоприятный, так что вы не тратьте зря время, поезжайте назад в Красноярск все будет сделано, как вы просите". Я была поражена таким уверенным ответом сталинского секретаря. Что делать? Неужели это так просто, и все это после стольких сомнений и неуверенности и даже почти отчаяния. Надо снова пойти к Кону и рассказать ему о результатах моего хождения. "Поздравляю! Поздравляю!- Сказал Кон, выслушав меня. -. Уж если так - то не теряйте минуты и поезжайте к себе в Красноярск". Еще раз поблагодарила старичка Кона за его смекалку и доброжелательство и вскоре уехала в Красноярск, и верящая, и неверящая.

По приезде в Красноярск, я узнала, что за мной уже приходили из НКВД, и я поспешила туда. Прием был на удивление предупредительным во всех отношениях.

Прежде всего мне объявили, что за подписью Сталина получен ответ на мое прошение, в котором говорится о том, что Владимир Михайлович Крутовский освобождается из тюрьмы, с него снимается всякое обвинение, конфискованные вещи, а так же и недвижимое имущество (дача) возвращаются, и никаких преследований по отношению к семейству Крутовских не чинить.

Я сейчас же пошла в тюрьму, но мне там сообщили, что три дня тому назад отец помер. Тогда я просила выдать мне труп отца для погребения, но в этом мне было отказано на том основании, что похороны могут вылиться в демонстрацию, так как Крутовского знают в Красноярске очень многие.

Я подумала: отца уже нет и его похоронами не вернешь, и не стала настаивать. Затем я пошла в НКВД и потребовала вещи, захваченные при аресте отца. Кое-что мне выдали, но мне хотелось получить его портфель с большой серебряной доской, на которой были выгравированы подписи почти пятидесяти врачей. Это был юбилейный подарок от врачей Красноярска моему отцу. Сказали, что такого портфеля нет. Тогда я заявила, что я не уйду, пока не получу его. Начались звонки куда-то с разного рода вопросами о портфеле. Я курила одну папироску за другой и видимо своим поведением и терпеливым ожиданием не совсем нравилась хозяевам кабинета, в котором я так упорно ожидала выполнение Сталинского приказа. Наконец после всяких изысканий мне был вручен портфель, но доски в нем не было, и я заявила, что без доски я его не приму. Снова звонки по телефону. Снова входят, уходят, волнуются, и в центре всех разговоров злосчастный портфель с мемориальной доской. Прошел еще час, если не больше, и мне была вручена доска, но в каком она была виде! От многих надписей не осталось и следа, другие были еле заметны. Доска тяжелая и в нашем теперешнем положении, при большом безденежьи, и это уже ценно, и я не настаивала, так как надписей все равно не вернешь, так же, как и отца..

Елена Владимировна прервала свой рассказ, затянулась новой папироской и добавила: "А дачу мы сразу же отдали пионерлагерю. Так что вы живите у нас спокойно, вас никто не тронет здесь",. сказала хозяйка, обратившись ко мне.

Вот что значит приказ самого, подумал я, и продолжал жить у моих гостеприимных хозяев. В городе мне жить было нельзя, меня не прописывали, так как Красноярск был краевым центром, а на Столбах я был под защитой Крутовских. И я помню прожил там около месяца и вышел в город уже в 30-градусный мороз, когда снегу было около 40 сантиметров". Записал А. Яворский. Начало зимы 1948 года.* (* ГАКК ф. 2120, оп. 1. Едхр 339.)

Итак, Яворский некоторое время скрывался от МГБ на Столбах. Однако Елена Владимировна рассказала не все. На Столбах, а именно в Музеянке, она с дочерью стала жить не от хорошей жизни. После смерти Владимира Михайловича в городе жить было страшно, несмотря на охранное письмо Сталина и не с такими письмами люди гибли. Достаточно сказать, что самого Владимира Михайловича не спасло даже то, что именно он сыграл когда-то ключевую роль в том, чтобы В.И. Ульянова сослали не в Туруханский край, а в Шушенское (можно сказать, на курорт). Даже после того, как Ежова сменил Берия, две Елены, Елена Владимировна и Елена Александровна, жили на Столбах. Елена Александровна, закончившая в 1937 г. биологический факультет Красноярского пединститута, в 1939 г. устроилась работать на кордоне Нарым.** (** Кордон, находящийся в районе Центральных столбов, был назван Нарымом, поскольку туда "ссылали" столбистов, нарушивших неписаные столбистские законы . мусоривших, марающих скалы и т.д. Была такая мера наказания у столбистов . проштрафившихся в приличные компании не пускать.) Живой уголок начался с экспериментов с глухарями в 1940 г., а потом, в 60-80-х стал всемирно знаменитым. Заметим, что Елена Александровна фактически не спускалась в город с сороковых годов, навеки связав себя со Столбами